В последующие несколько дней и ночей мещёрцы превратились в сторонних наблюдателей и слепых исполнителей. Вожжи ухватил Вараш. Он взялся за дело всерьёз. Тени мёртвых метались, как вестовые во время великой битвы. Защита Ледара трещала по швам. Московский колдун не справлялся с напором очнувшегося от сна Кугурака. А тот, помня вину Ледара во всём этом деле, особенно злобствовал. Духи изводили колдуна и днём и ночью. Они являлись, к нему приняв образы давно умерших людей. Тех, кого он сгубил когда-то сам и тех, кого не защитил, имея такую возможность.
Алексий был вне себя от ярости. Замыслы осыпались, как осенние листья. Монахи терпеливо сносили его раздражение, а Ледар и бывшие вельяминовцы старались не попадаться митрополиту на глаза.
О смятении в стане противника на песчаной гриве только догадывались. Но Вараш вполне доверял докладам мрачных приспешников.
– Видишь, какие возможности ты упустил, отказавшись занять моё место? – подначивал он Сокола.
– Вижу, – бурчал тот. – Но лучше уж я здесь, с краешка посижу.
***
Прежде чем пойти на решающий приступ, Вараш целый день бродил по болотам, а затем весь вечер плёл венок из собранной травы.
– Надеешься набросить его на Алексия? – спросил Сокол.
– Это не для попа, – ответил колдун.
Чародей встревожился. Некоторые из вплетённых в венок цветочков были ему знакомы. Такие способны преодолеть силу путевого креста, а значит…
– Что, страшно? – ухмыльнулся Вараш, убирая плетение в сумку. – Не бойся. Это и не для меня.
Пояснять что-либо он не стал. Хлопнул трижды в ладоши, призывая верных помощников.
Заслушивая отчёты теней, призраков, какой-то проникающей сквозь стены гнили, Вараш становился всё более уверен в себе. Он расчистил песок, и после каждого доклада рисовал на нём какой-либо значок.
– Нынешней ночью они спать не будут, – сообщил Вараш товарищам. – Ну, а завтра с утра предпримем решающий бросок. Умлюж!
Чародей собрался уже переспросить значение последнего слова, как перед стариком появилась та самая кожисто-жирная тварь, что наводила ужас на Мену, являясь к Соколу по ночам.
– Ага. Твой приятель? – ехидно заметил чародей. – Дам тебе совет. В следующий раз, когда задумаешь уйти на покой, присылай преемнику кого-нибудь менее уродливого.
Вараш пропустил укол мимо ушей.
– Умлюж, отправишься на тот островок. Твоя задача занять колдуна, пока мы будем выслеживать его хозяина. Вымотай его так, чтобы он мог думать только о ломоте в теле.
Уродец хрюкнул и скрылся в болотах.
Глава LI. Латинский квартал
Константинополь. Ноябрь 6862 года
Дело куда дольше дожидалось очереди, чем рассматривалось. Логофет решил его в пользу мещёрцев, не потратив на слушания и четверти часа. Мелкий вопрос среди сотни подобных, был доложен чиновниками под нужным углом, и логофет тут же утвердил заранее подготовленное решение. Уже через час Драган явился к кораблю, размахивая точно знаменем победы грамотой со свинцовой печатью.
По случаю окончания тяжбы, мещёрцы устроили большую пирушку. Дабы не оставлять без присмотра ценный груз, собрались прямо на берегу возле портовых складов. На костре жарили барана и птицу. Принесли вино для людей, и пива для вурдов. Пригласили выпить за успех дела и портовых служащих, и воинов вместе с десятником. За время вынужденной стоянки сдружились со всеми, а многих знали по именам.
Пришёл и Скоморох. Он выглядел мрачным, но от кружки вина не отказался. Пил он мелкими, но частыми глотками, как закоренелый пьянчуга. Выпив, присел у костра рядом с Ушаном. Вурды, относящие всякое мясо кроме парного к падали, набили брюхо хлебом и пивом и теперь лежали у самого склада, довольно почёсывая животы. Драган шептался о чём-то с Рыжим. Ставрос расспрашивал Чуная о его родине. Прочие вернулись к мечтаниям.
– Завтра на торжище товар сбросим и домой! – произнёс Ондроп.
– Эх, вот когда погуляем! – поддержал его Лоч.
Рыжий с раздражением отметил, что товарищи вновь взялись за старое. Сколько раз уж говорено: Запросто продать пряности не получится. Грамота логофета касалась мёда и воска, пошлину они заплатили за мёд и за воск. Только такой товар и можно в открытую предлагать. Сговариваться о настоящем грузе следует подальше от торга, в трактире или ещё где. А из-за тяжбы они так и не нашли нужных людей.
Впрочем, праздника испортить это не могло. В сравнении с тем, что уже пришлось одолеть, дальнейшие хлопоты представлялись пустяком. Рыжий набил руку в подобных делах, да и купцы последние три недели не зря ошивались среди торгового племени. Не завтра, так через день-два всё устроится.
Изрядно выпив, попытались горланить песни. Затянули каждый на свой лад, не понимая друг друга. Кто по-гречески, кто по-мещёрски, кто по-русски. Но что за радость вразнобой петь? А потому скоро бросили это дело. Вернулись к тихим разговорам. В порту воцарилось пьяное благодушие.
Власорук с тупым любопытством наблюдал, как комар запутался в густых волосах на руке, пытаясь пробраться к коже. Оплошал комар. Дичью ошибся. Но мозгов не хватало в другом месте поживы поискать. Ближе к зиме комар пошёл квёлый.
– Вон Ромка возвращается, – заметил Быстроног. – Чего-то к земле припадает, видно, скрутило его от вина этого кислого.
– Тебе уже мерещится, – усмехнулся Власорук, задавив комара. – Рыжий вон он сидит, с мытарем имперским болтает. И вино ему хоть бы хны.
– Хна горькая, – заметил Быстроног. – А похож он на Ромку-то.
– Да кто?
– Вон, вдоль стены ползёт. Упился человек дальше некуда.
– У меня, что в глазах двоится? – нахмурился Власорук, протирая глаза тыльной стороной ладони.
– Скорее четверится. Да нет, – Быстроног вдруг стал совершенно трезв, и потянулся к ножу. – Чёрт! Сколько же их лезет?!
Бражников застали врасплох. Полтора десятка головорезов прокрались вдоль стены, и неожиданно бросились на мещёрцев.
Вурды не успели поднять тревогу. Они взметнулись, вытащив ножи, но прокричали что-то невнятное. Остальные ещё некоторое время соображали, что же случилось – драку кто затеял по пьянке или в воду свалился?
Пользуясь замешательством, нападающие ворвались в пьяное лежбище. Костёр зашипел, затрещал от упавшего на угли жирного мяса. Полыхнул на миг и густо задымил вонью.
Ставрос рванул к воротам, поднимая на ходу тревогу медвежьим своим рёвом. Но большинство его воинов пьянствовало вместе с гостями, и теперь металось среди них, только усиливая суматоху. Немногие дозорные высыпали к бойницам. Луки оказались только у двоих, однако и они не решились стрелять без приказа. Да сверху и не разглядеть было, кто свой, кто чужой. А пока десятник поднялся на стену, возле складов возникла такая мешанина, что бить прицельно стало вовсе невозможно.
– Чёртово ворьё! – заорал Рыжий, вступая в схватку.
Он бросился к складу, где хранился груз, но его перехватили и оттеснили к берегу. Туда же отступили чиновники и несколько мещёрцев. Златопузый сжимал кинжал, который был скорее украшением, нежели серьёзной угрозой, серб орудовал клинком, а северяне оказались вовсе без оружия. Кто-то полез на корабль, кто-то поднимал с земли обломки вёсел и старые доски с обшивки.
– Фрязи? – бросил Рыжий Драгану. Тот кивнул.
Нападавшие не трогали чиновников. Видимо, не желая ссориться с властью, они лишь удерживали толстого грека, юркого серба и всех, кто оказался подле них, в стороне от складов. С остальными не церемонились. Рыжий видел, как повалили на землю вурдов, ножи которых не смогли помочь против длинных дубин, а пьяный шум в голове притупил сноровку.
Ставросу удалось построить полдюжины копейщиков, и они разом высыпали из ворот, разворачиваясь дугой. Десятник опоздал самую малость.
– Дромон! – крикнул сверху дозорный.
К генуэзцам подошло подкрепление. Отвлечённые стычкой стражники заметили его слишком поздно. Корабль уткнулся в берег, и с него попрыгали люди. Много людей. Рыжий насчитал полсотни. Прикрываясь щитами, они перебежками двинулись к складским постройкам. Лучники ударили со стен, но щиты не пробили.
Превосходство опять оказалось на стороне латинян. Мещёрцы, кто ещё устоял на ногах, частью отступили к воротам, частью к ладье, а налётчики принялись сбивать замок с дверей склада. Они не тратили время на поиски, явно зная заранее, где искать.
Склады – не частная лавочка. Тут уже попахивало государственным преступлением. Ставрос рыкнул, призывая воинов. Копейщики понемногу стали надвигаться, тесня генуэзцев обратно к берегу. Но было уже слишком поздно. Передавая из рук в руки, корчаги ловко погрузили на корабль, и тот сразу же отошёл. Те же из латинян, что остались на суше стали отступать вдоль стены.
